Поздней осенью 1973 г. Ленинградская атомная электростанция готовилась к пуску. На первом блоке был закончен монтаж оборудования, поставленного только советскими предприятиями. Такова была воля самого влиятельного и авторитетного министра Ефима Павловича Славского. Уникальный реактор небывалой в то время мощности, изготовленный Ижорским заводом, турбогенератор Харьковского турбинного завода и «Электросилы», немало впервые примененных технических решений — все делало пуск АЭС сложной задачей. После опробования систем от постороннего источника пара обнаружилось много неполадок. Поскольку пуск ЛАЭС был включен в государственный план, все министерства взяли под строжайший контроль устранение предприятиями выявленных недостатков.
Летом 1973 г. я был назначен главным инженером ЦКБА. В октябре последовал вызов в министерство, где первый заместитель министра А. Г. Руцкой приказал немедленно отбыть на ЛАЭС, в кратчайший срок устранить замечания, ежедневно докладывать ему лично по служебному или домашнему телефону о ходе работ.
Оформив командировку и пропуск в пограничную зону, мы с начальником отдела предохранительной и регулирующей арматуры ЦКБА И. Х. Пайкиным сели в пригородный поезд и отправились в Сосновый Бор. В то время расстояние около 100 километров требовало более 4 часов пути. Сначала за окнами проплывали знакомые пейзажи. После Ораниенбаума начиналась одноколейная дорога с долгими стоянками на разъездах. Осенняя пора с ярко-красными осинами и желтыми березами, сосновыми лесами с одной стороны и просторами Финского залива с другой скрашивала долгий путь. Город Сосновый Бор, спроектированный тем же институтом, что и АЭС, произвел неожиданно хорошее впечатление. При постройке были сохранены сосны между проездами и домами. Края улиц, углублявшихся в рельефе, красиво укреплены стенками из природного гранита. АЭС расположена в 5-6 километрах от городка.
По прибытии на место мы осмотрелись. Административный корпус был еще не построен, производственный блок станции и громадная труба, к которой подводились вентиляционные каналы из всех помещений, пока представляли собой фасад внушительных размеров. Нам оформили пропуски и заселили в общежитие. Тут размещались представители предприятий из всех регионов СССР. Соседями по комнате были главный конструктор Чеховского арматурного завода Минтяжмаша Г. А. Чистяков, впоследствии ставший директором этого завода, и специалист одного из заводов Минприбора, которого звали Володя. В соседней комнате жили специалисты Харьковского турбинного завода.
Несмотря на большое количество совершенно новой арматуры, разработанной ЦКБА и изготовленной арматурными предприятиями специально для ЛАЭС, — около 75 наименований, всего на комплектацию блока потребовалось более 20 тысяч единиц. Единственное замечание по арматуре Минхиммаша относилось к предохранительным клапанам. На двух больших емкостях, заполненных водой, — барботерах – было установлено по 8 главных предохранительных клапанов с диаметром входного патрубка 400 мм. Это не были предохранительные клапаны в прямом смысле слова, скорее, быстрооткрывающиеся клапаны с пневматическими приводами и пружинами для закрывания. Эти клапаны управлялись от импульсных предохранительных клапанов, установленных в обслуживаемом помещении.
На каждый главный клапан было установлено по два импульсных, срабатывающих от превышения давления в барботерах. Барботеры предназначались для отбора тепла в случае, если возникала необходимость отключить пар от турбин. В барботерах с проточной водой острый пар конденсировался, давление падало до рабочего в 12,65 атмосфер. При превышении этого давления пар выбрасывался в атмосферу.
Неисправность заключалась в том, что поршни почти всех главных клапанов заклинило и половина из них не закрылась. Давления пара для открывания было недостаточно. Подводящие трубопроводы к импульсным предохранительным клапанам имели малый диаметр и много изгибов. Несмотря на то, что линии подвода пара были тупиковыми, конденсатоотводчики на них не устанавливались, и сконденсированный пар терял большую часть давления.
Было решено разбирать и ремонтировать главные клапаны на месте. Одновременно проводились работы по замене золотников на импульсных клапанах — устанавливались золотники с более высококачественной наплавкой.
При разборке главных клапанов оказалось, что во время продувок и срабатывания из паропроводов больших диаметров в предохранительные клапаны вдувалось много грязи, окалины, сварочного грата, несмотря на то, что каждый трубопровод был промыт, продут и сдан специальной комиссии. Попавшие в зазор между поршнем и цилиндром крупные и твердые частицы заклинили трущиеся пары, сделав глубокие борозды на них. Поэтому часть клапанов заклинило полностью, а золотники остальных перемещались с трудом.
Ремонт заключался в промывке, зачистке и полировке задиров на поверхностях цилиндров и поршней. Параллельно проводилась работа и на импульсных клапанах. Но вот к исправлению трубопроводов подвода пара к ним монтажники не приступали.
Из соображений секретности все телефоны на ЛАЭС были недоступны для специалистов предприятий, поэтому докладывать руководству в Москву приходилось по вечерам из городского почтового отделения. Поскольку АЭС еще не приносила городу никаких доходов, узел связи был типичным для районного советского городка — две стеклянные будки и очень плохая слышимость. В ожидании очереди все невольно входили в курс дела по неполадкам систем станции. Когда на следующий день начальник цеха наладки Михаил Пантелеевич Уманец, ставший после 1986 г. директором Чернобыльской АЭС, говорил нам, что только из-за нас ЛАЭС не могут запустить, мы парировали, говоря, что еще не заменили тысячу датчиков на каналах, идет доводка строительных конструкций вокруг реактора и т. п. Он удивлялся: «Откуда вы все это знаете?», — а мы только хитро улыбались.
При очередном докладе А. Г. Руцкому последовало указание: послезавтра в 9 утра быть в министерстве, Е. П. Славский будет проводить оперативное совещание для обеспечения своевременного пуска станции. Как оказалось, на это совещание были вызваны руководители всех министерств, представители которых находились на станции. Они также были вызваны в Москву.
Сосед по общежитию Володя, занимающийся датчиками, неоднократно говорил о своей мечте — обзавестись фирменным комбинезоном — красивым, белым, блестящим, облегающим фигуру. Свое желание он объяснял так: «Приеду я в гараж, выйду из машины, и все чумазые соседи и друзья откроют рты от удивления, увидев водителя в белоснежном наряде».
Вечером на вокзале я увидел Володю на перроне переминающимся с ноги на ногу. На мой вопрос «В чем дело?» он страдальчески ответил, что комбинезон на нем, под одеждой, но, поскольку никаких прорезей для жизнеобеспечения в нем нет, он с нетерпением ожидает отправления поезда и открытия туалета. Так было наказано пижонство.
На следующий день А. Г. Руцкой приказал мне садиться с ним в машину, по дороге ввести в курс дел и сообщить, какие вопросы нужно решить на совещании. Особых вопросов не было, кроме одного нерешенного — замена трубопроводов подвода пара к импульсным клапанам: нужно сделать их прямыми и увеличить диаметр.
Александр Георгиевич ободрился, решительно вошел в кабинет и сел рядом со Славским. Когда очередь дошла до Минхиммаша, Руцкой возмущенно и энергично обвинил атомщиков в неумении проектировать системы и решительно потребовал немедленно исправить паропровод. Поскольку других вопросов по Минхиммашу не возникло, мы ушли с совещания с гордым видом.
Руцкой приказал немедленно возвращаться на станцию. Вернулись и представители других министерств.
Продолжение следует.
Размещено в номере: «Вестник арматуростроителя», № 1 (43) 2018
