Приближался день пуска. На станции появились академики Александров, Доллежаль и другие ученые, главные конструкторы станции и систем. Я доложил о готовности нашего оборудования. И. Х. Пайкин после определения недостатков уехал, прислав вместо себя своего заместителя Б. С. Явича, который к моменту пуска приболел и также отбыл в Ленинград.
Начали разогревать реактор. К концу рабочего дня мы со слесарем НПО «Знамя труда» В. П. Константиновым обошли по громадному коридору на самом верху корпуса блока места установки импульсных клапанов. Предохранительные клапаны были установлены под потолком на высоте около 4 метров от пола. Для доступа к клапанам стояли деревянные передвижные леса. Чтобы поближе осмотреть клапаны, я поднялся по лесам и потрогал трубопроводы. Подводящий трубопровод заметно теплел. Но что это? Трубопровод от импульсного клапана к главному тоже был теплым! Та же картина на соседнем клапане. Это значило, что пар проходит через клапан, то есть он негерметичен! Спустившись вниз и передвинув леса, убедились, что подводящие и отводящие патрубки у всех 32 клапанов имеют одинаковую температуру. Я дал указание слесарю опускать как можно ниже рычаг, с которым были соединены два громадных электромагнита, предназначенных для электрического принудительного открытия и закрытия клапанов от электроманометров. Рычаг должен был нажимать на золотник, чтобы прижать его к седлу. Но это не получалось. Я позвонил М. П. Уманцу и рассказал о ситуации. Он немедленно пришел, спросил, что мы намерены предпринять. Поскольку складывалось впечатление, что для прижатия золотника не хватает каких-то долей миллиметра, мы сообщили решение — принимать меры, чтобы опустить рычаг. Уманец ушел. Мы продолжали работу. Но вот рычаг лег на сварную раму, к которой были прикреплены электромагниты. Вызвали газорезчика, я приказал вырезать часть рамы против рычага, что и было сделано. Теперь рычаг уперся в электромагнит. Решили ослабить крепление электромагнита и опустить его, насколько хватит длины крепежных шпилек. Но и это не помогло.
Я сидел на лесах напротив клапана и думал, что еще можно сделать. Примчался Уманец, поднялся на леса, спросил, что делать с реактором, нужно ли его выводить. Я его сгоряча послал куда подальше, сказал, что мне не до реактора, когда нет решения по клапанам. Уманец выругался и убежал. Времени уже час ночи, никакого начальства на станции не было. Через некоторое время пришел начальник смены — лицо полностью ответственное за все действия по работе станции, поднялся на леса, потрогал трубы и молча ушел. Трубопроводы становились все горячее. Тогда родилось решение — снять рычаг и изогнуть его так, чтобы была возможность прижать золотник, но не нарушить взаимодействия с электромагнитами.
Сняли рычаг, засунули его конец в отверстие шарнирной муфты дистанционного управления задвижками, нагрели газовой горелкой место сгиба, согнули рычаг примерно на 45°, затем нагрели в другом месте и согнули его в противоположном направлении. Слесарь грел, я гнул без всякого шаблона, на глаз. Поставили рычаг на место, соединили с другими деталями. Рычаг нажал на золотник, нагрев выходного патрубка прекратился. Клапан стал герметичным!
Работали всю ночь. В 9 утра меня приглашают на центральный пульт к председателю государственной комиссии — первому заместителю Е. П. Славского — Н. А. Семёнову. Он спросил, что произошло, отругал меня всякими словами и пригрозил посадить в тюрьму. В это время Семёнову доложили, что на станцию прибыл генеральный директор «Знамя труда» С. И. Косых, секретарь парткома А. И. Захаров и главный конструктор В. В. Ширяев.
Председатель госкомиссии почему-то обрадовался, закричал: «Давай его немедленно сюда!». Я попросил разрешения самому вынести пропуск на проходную. Хотелось предупредить свое руководство о происшествии и ввести его в курс дела.
Увидев меня после бессонной ночи, мои руководители встревожились, я сказал, что не могу понять, почему так произошло. В. В. Ширяев тут же бросился к телетайпу и связался с конструкторским отделом ЦКБА, который сообщил, что золотники для клапанов заменены на новые, при этом они были заказаны из модернизированных клапанов, для которых применяются на два миллиметра короче. Вот почему не хватало хода рычага!
Мне почему-то вспомнились стихи Н. А. Некрасова о том, как на Сенной били кнутом крестьянку, и сгоряча я даже пожалел, что этот вид наказания отменен.
С. И. Косых, как мудрый руководитель, конечно, не пошел в государственную комиссию, а, поднявшись наверх, осмотрел место событий. К этому времени слесари со станции вовсю разбирали и гнули рычаги, собирали их, причем информация о ходе работ немедленно поступала к Н. А. Семёнову.
К Семёнову мы пришли часа через три. Серафим Иванович представился, сообщил, что из 32 клапанов иcправлено уже 18. Председатель комиссии только слегка пожурил его. По-видимому, у него отлегло, и обстановка уже не выглядела трагичной. Он даже похвалил секретаря парткома за то, что тот контролирует и обеспечивает партийное руководство коллективом ленинградских арматуростроителей.
К концу дня все клапаны были исправлены, а на следующее утро Н. А. Семёнов пожал мне руку и сказал, что всю ночь слушал, как срабатывают главные клапаны. Рев 16 клапанов DN 400 мм, открывающихся одновременно, был слышен далеко за пределами города.
Конечно же, в кратчайшие сроки все 32 клапана были заменены на новые.
Прав был Козьма Прутков, когда писал: «От малых причин бывают великие последствия...»
Вскоре дали пар на турбину, турбогенератор заработал, открутили положенные 72 часа под нагрузкой. Счастью наших соседей по общежитию, харьковских турбостроителей, не было предела, ведь кроме удовлетворения от результатов проверки завод получал стабильные заказы по комплектации следующих блоков АЭС на многие годы вперед.
Однако наши проблемы с предохранительными клапанами на этом этапе не кончились. Оказалось, что пропускной способности предохранительных клапанов не хватает для выхода блока на полную мощность. Пришлось ученым-энергетикам дать рекомендации по ограничению нагрузки реактора, а ЦКБА и пензенскому ПО «Тяжпромарматура» создать и поставить комплекты предохранительных клапанов с диаметром условного прохода 600 мм.
Однажды во время проверки режимов работы паросиловой установки в процессе проверки различных вариантов загрузки вдруг неожиданно сработали все предохранительные клапаны на барботерах и в главном
контуре. Здание чувствительно тряхнуло, от рева выпускаемого пара закладывало уши. Находящийся на центральном пульте управления главный инженер станции А. П. Еперин скомандовал аварийно останавливать реактор. Однако по инструкции главным на блоке во время работы был начальник смены. К сожалению, я не запомнил имени специалиста высокого класса Дрожжина, который громко объявил: «Отставить остановку! Выполнять только мои команды!». Умело манипулируя переключениями агрегатов, он в считанные минуты стабилизировал работу установки. Хладнокровные и грамотные действия мастера своего дела позволили избе-
жать аварийной обстановки, разбирательств комиссий и других проволочек.
Первый блок ЛАЭС был введен в действие ко Дню энергетика — 21 декабря 1973 г. — и до сих пор успешно работает, а между ЦКБА, арматурными заводами и ЛАЭС сложились хорошие деловые и дружеские отношения.
Размещено в номере: «Вестник арматуростроителя», № 2 (44) 2018
